| ЖАРКАЯ ЭКЛЕКТИКА ТЕЛЬ-АВИВА |
|
Красивый Кипр, малая родина Афродиты, медленно проплыл под иллюминатором «Боинга». 5 утра. К Израилю подлетаем вместе с феерическим солнечным диском, который не торопясь, всплывает над поверхностью Средиземного моря. В удушливом влажном воздухе с пряным запахом пальм, кактусов и ближневосточных блюд проявляются очертания современного города – причудливая эклектика с элементами Жмеринки, Калифорнии и пригородов Каира. Это - Тель-Авив.
Я пока путешествую. Но уже понимаю – скоро здесь жить. Еще не знаю, что с этим городом меня навсегда свяжут 10 лет эмигрантских радостей и неудач, успехов и разочарований. Тель-Авив. Как много в этом звуке… Вторая столица Израиля, деловой, промышленный и культурный центр. Население – около полумиллиона, для Израиля это много. Его называют «городом без перерыва» - ночная жизнь Тель-Авива полна и насыщена. Он похож на американские города, но без привычного даун-тауна. Вернее, центр - свой у каждого участка. А микрорайоны – кусочки разных миров. Причудливый, шахерезадно-средневековый арабский Яффо с собором св. Петра, узкими улочками и колоритнейшей барахолкой, надменный Рамат-Авив-гимель (Северный Тель-Авив) с десятками тысяч баксов за недвижимый метр, место жительства миллионеров, левых гуманистов и голубых, виллы с транс-вечеринками и роскошными салютами, Южный Тель-Авив – трущобы покруче Гарлема – вонь, облупленные стены, нищета, беспросветные наркоманы и грязная дешевая секс-обслуга, Малый Тель-Авив – благопристойное восточноевропейское местечко на манер Коломыи… Странным образом это кричащее разнообразие сливается в неразрывное целое, имя которому – Тель-Авив. В этом городе я жил и работал, мучился эмигрантскими неудачами, радовался эмигрантским же успехам. За порогом надежды Тель-Авив начинался в 1909 году как пригород города-порта Яффо. В 1950 году молодой Тель-Авив и древний Яффо были объединены в новое административное образование Тель-Авив-Яффо. С тех пор границы города не менялись. Имя «Тель-Авив» означает «Холм Весны». Вообще, топонимику раннего сионизма отличает розовый восторженный оптимизм – Холм Весны, Порог Надежды (Петах-Тиква), Первый в Сионе (Ришон-ле Цион), Врата Справедливости (Шаарей а-Цедек)… Когда я спрашивал коренных, каково жить в месте с таким названием на родном языке, они недоуменно пожимали плечами – первоначальный смысл имени стерся и в быту не воспринимается. Он недоступен даже постмодернисткому стебу в духе нашего соц-арта. Особо иронически звучит имя – микрорайон Надежда (Шхунат а Тиква) в Южном трущобном Тель-Авиве. Восток, грязь, безысходность, выходцы из Марокко, Йемена и Узбекистана – бухарские евреи в цветастых тюбетейках. Ночью по Шхунат а Тиква плывет ни с чем не сравнимый аромат, сочетающий острую вонь разлагающегося в жаре мусора и пряный запах анаши. Он сопровождается громкими звуками разборок в многодетных семьях и сладострастными стонами из дешевых бордельчиков, которые здесь гордо называют «институтами здоровья». В Шхунат а Тикве живет один приличный человек – самый талантливый журналист русскоязычного Израиля Петя Люкимсон. Он главный редактор популярного еженедельника «Русский израильтянин» (звучит как «еврейский тамбовец») при этом ортодоксально-религиозный бородач с кучей детишек. Его выбор местожительства – показательная жертвенность, которую оценили бы Толстой, Бердяев и рабби Шнеерсон. От славного микрорайончика отходит длинная улица Левински, завершающаяся двумя центральными автостанциями – старой и новой. В районе старой станции тусуются иностранные рабочие – румыны, таиландцы, филиппинцы, русские, украинцы, молдаване. В здешних институтах здоровья их обслуживают, в основном, казашки и молдаванки, нелегально проведенные из Египта злыми бедуинами сквозь Синайскую пустыню – постмодернисткая пародия на библейский Исход. И характерный, чисто южно-тель-авивский юмор – «Что общего между Биллом Клинтоном и автобусом № 16? – Оба кончают на Левински…» Рабинович в баухаусе Малый Тель-Авив – как тот Подол, без которого «Киев невозможен», поскольку он «кусок Одессы». Тут вспоминается и Одесса, и Подол и Черновцы с Краковом и Бухарестом – старый ареал обитания привычных евреев. Тех, кто говорил на идише, похожем на немецкий, и смотрел на мир печальными глазами. До недавнего времени это и было Тель-Авивом, о чем свидетельствуют незамысловатые комедии 50-60-х – старик звонит жене из кабинета врача с вопросом: «Берта, ты не помнишь, когда у нас был секс в последний раз?», на что Берта отвечает: «А кто это звонит?». Чем не Бабель и Клара Новикова с тетей Соней… Здесь, на улице Бальфур вам расскажут историю про старика, прошедшего Освенцим, который каждое утро выходил на балкон и трижды выкрикивал: «Я – антисемит!». В этом месте рассказчик непременно отметит: мол, тем и отличен Тель-Авив от Парижа, что там непредставим старик, ежеутренне кричащий «Я-антифранцуз!» Здесь же, в малом Тель-Авиве, архитектурный заповедник стиля баухаус – ведущего направления модернистской архитектурной мысли 30-х годов. Ученики Ле Корбюзье развернулись вовсю - белых конструктивистских зданий без архитектурных излишеств здесь насчитывается 4000. Больше, чем где бы то ни было. Благодаря этому, ЮНЕСКО числит Тель-Авив в памятниках мирового значения. Мусор и общество Однажды, в Тель-Авиве забастовали муниципальные дворники и мусорщики. Они требовали повышения зарплаты и улучшения условий труда. Это при том, что зарплаты у них – побольше чем у некоторых профессоров Тель-Авивского университета. Плюс – куча льгот и обязательный «квиют» (постоянство), предполагающий невозможность увольнения – пережиток недолгого израильского социализма. Среди эмигрантов с дипломами инженеров и прочих врачей устроиться муниципальным мусорщиком в 90-е считалось невероятной удачей. Неделю Тель-Авив тонул в отходах человеческой деятельности. Я шел, зажав нос, между гор мусора справа и слева по улице Бреннер и думал о бренности существования – мне, русскоязычному журналисту, переводящему 12 часов в день тошнотворные новости с иврита на великий и могучий, платят копейки, и бастовать – ни-ни. Без моих переводов, а также статей и эссе, не задохнется в дерьме великий город. Тем временем, город все больше погружался в дерьмо, как булгаковский Ершалаим во тьму. Мэрия нашла выход: через частную фирму по благоустройству наняла наших эмигрантов на временную работу за копейки. Через два дня – а куда деваться - усилиями бывшей советской интеллигенции Тель-Авив сверкал и благоухал. Муниципальные дворники запросили пощады. И еще больше невзлюбили этих непонятных «русских» очкастых бородачей. «Русские» здесь По некоторым данным русскоязычное население Тель-Авива составляет около 40 %. Это чувствуется – не зная иврита, вы здесь не потеряетесь. То есть, всегда найдете кого спросить, как пройти. Ответят вам на понятном языке, но чаще всего неправильно. Тоже одна из особенностей тель-авивцев, не только «русских». То здесь, то там натыкаемся на «русские» гастрономы – «Клим и Слава», «Киевский», «Москва», «Буковина», книжные магазины – «Досуг», «Дом книги», «Дон Кихот», рестораны – «Распутин», «Садко», «Байкал». Последний колоритно описан Ритой Бальминой, эротической поэтессой из Одессы, несостоявшейся знаковой фигурой израильской эмиграции, ныне жительницей Нью-Йорка: « "Байкал" был недорогим русским рестораном… В трубке отчетливо были слышны вопли утконосой Томочки, тощей золотозубой байкальской вокалистки, про соль на раны… …Через полчаса она спускалась по байкальским ступенькам в почти пустой зал, на ходу кивая пузатому повару Володе и двум знакомым проституткам. Красные стены и скатерти напоминали подсознанию об оставшихся в детстве первомайских шествиях. Свечи, горящие на столах, должны были придавать здешним пельменям вкус таинственности.» Горделивая златовласая Рита, тель-авивская достопримечательность 90-х в 2000-м съехала в Штаты и разразилась оттуда бытописательством нравов тель-авивской «русской» богемы: «"Виноградную косточку в теплую жопу засуну," -- проникновенно, по-окуджавски затянул Усатый, -- и кафе грохнуло. Вообще-то, назвать словом "кафе" затрапезный буфет на первом этаже "Дома ветеранов сионизма", где по четвергам, после заката, собирались русскоговорящие представители богемы, было серьезным преувеличением. В тот вечер стеб достиг апогея, когда Леха Макрецкий исполнил Гимн Советского Союза на мотив песенки "В траве сидел кузнечик": "Союз, бля, нерушимый республик, бля, свободных", и про Ленина, который нам путь, бля, озарил и никак не ожидал он такого вот конца. Уже под занавес, когда стали расходиться, никому не знакомый босой бородач попросил у Лехи гитару и, сильно подражая Высоцкому, зарычал: "Дымилась, падая, ракета, а от нее бежал развод. Кто хоть однажды видел это, тот хрен к ракете подойдет"» Мы, действительно, очень отличаемся от местных. И становились своими в Израиле, увы, через кровь и трагедию. 1 июня 2001 года в Тель-Авиве террористом-самоубийцей была взорвана дискотека «Дольфи» («Дельфинариум»). В результате теракта погиб 21 человек, в том числе 19 выходцев из стран СНГ. «Дольфи» считался «русской» дискотекой - туда ходили в основном дети выходцев из бывшего СССР. Мартиролог звучит, как перечисление географических точек Советского Союза. Среди погибших - дети из Литвы, Украины, России, Грузии… Бомба была заполнена медными болтами, стружкой, шариками. Разлетевшаяся металлическая начинка нанесла не меньший урон, чем собственно взрыв. Медь была выбрана специально, чтобы ее невозможно было извлечь из раненых с помощью магнитов. Некоторые из выживших детей не могут нормально пройти через «рамку» в аэропорту - она звенит, реагируя на наличие металла. Сегодня на месте бывшего ночного клуба на тель-авивской набережной стоит памятный знак, где выбиты имена погибших – на русском и на иврите - Мария Тагильцева, Евгения Дорфман, Раиса Немировская… Вечный праздник Израильтяне говорят: «Иерусалим молится, Хайфа работает, Тель-Авив - гуляет». Круговорот тель-авивских развлечений разнообразен и непрерывен – вечный праздник, почти по Хемингуэю. В пабах и барах Тель-Авива звучит самая разнообразная музыка: от ультра современной до ближневосточной, от регги до рока. Во многих музыка живая - джаз, блюз (например, в баре Ha Kossit), современная израильская попса. В этнических ночных клубах – целые представления с ярким национальным колоритом. После полуночи открываются дискотеки в районе набережной и в порту Яффо. На улице Шенкин расположены самые популярные бары и клубы. Лучшие из них - Up и Tamar. Бульвар Ротшильд манит баром Dita - открытая веранда, свечи, идеальное место для свиданий. А ночной клуб Allenby 58, где тусуются байкеры и золотая молодежь с серьгами в ухе претендует на титул лучшего на Ближнем Востоке. Отдельная поэма - рыбные ресторанчики. В заведении Barbunia можно перекусить и вкусно, и недорого. Finghan – один из хороших недорогих арабских ресторанов. В Деврей-а-Ямим можно попробовать прекрасные блюда из креветок, кальмаров, мидий и осьминогов. Закат неописуемо живописен, если наблюдать его с открытой терассы знаменитого в старом Яффо французского ресторанчика Moris. Беспечно болтать на языке Дюма и Флобера с хозяйкой, m-me Элеонорой, родом из Лиона, и представлять себя во Франции. Которая, впрочем, совсем рядом – там, за горизонтом, куда погружается величественный солнечный диск... |
